Дмитрий Пастухов писал(а):mckarty писал(а):Педагогические методы могут быть очень разные. Весь вопрос в соответствии того, что ты делаешь, с тем, что ты хочешь исправить. Перегнуть палку - плохо. Но недогнуть может оказаться и похуже. В отношении старшего палку явно регулярно не догибают. К чему это приведет? К его загубленной жизни. Это всяко хуже отрубленной кисти. И для него самого, и для окружающих его людей.
А вообще, Дима, ты меня слишком плохо знаешь, чтобы фыркать по поводу моей "жесткости".
Отрубание рук, это педагогический метод?
Тут два аспекта - наказание и исправление через страдания. Это не педагогика, конечно, но близкое к ней. Я про педагогические методы сказал к тому, что не всегда это "пожурить" или "подать положительный пример, создать позитивную мотивацию". Иногда не доходит по-хорошему, но доходит по-плохому. Доходит и достигается нужный эффект. Тот же упомянутый Макаренко в своей "Педагогической поэме" описывает эпизод. Приведу его здесь полностью.
Всем своим существом я чувствовал, что мне нужно спешить, что я не могу ожидать ни одного лишнего дня. Колония все больше и больше принимала характер "малины" - воровского притона, в отношениях воспитанников к воспитателям все больше определялся тон постоянного издевательства и хулиганства. При воспитательницах уже начали рассказывать похабные анекдоты, грубо требовали подачи обеда, швырялись тарелками в столовой, демонстративно играли финками и глумливо расспрашивали, сколько у кого есть добра:
- Всегда, знаете, может пригодиться... в трудную минуту.
Они решительно отказывались пойти нарубить дров для печей и в присутствии Калины Ивановича разломали деревянную крышу сарая. Сделали они это с дружелюбными шутками и смехом:
- На наш век хватит!
Калина Иванович рассыпал миллионы искр из своей трубки и разводил руками:
- Что ты им скажешь, паразитам? Видишь, какие алеганские холявы! И откуда это они почерпнули, чтоб постройки ломать? За это родителей нужно в кутузку, паразитов...
И вот свершилось: я не удержался на педагогическом канате.
В одно зимнее утро я предложил Задорову пойти нарубить дров для кухни. Услышал обычный задорно-веселый ответ:
- Иди сам наруби, много вас тут! Это впервые ко мне обратились на "ты". В состоянии гнева и обиды, доведенный до отчаяния и остервенения всеми предшествующими месяцами, я размахнулся и ударил Задорова по щеке. Ударил сильно, он не удержался на ногах и повалился на печку. Я ударил второй раз, схватил его за шиворот, приподнял и ударил третий раз.
Я вдруг увидел, что он страшно испугался. Бледный, с трясущимися руками, он поспешил надеть фуражку, потом снял ее и снова надел. Я, вероятно, еще бил бы его, но он тихо и со стоном прошептал:
- Простите, Антон Семенович...
Мой гнев был настолько дик и неумерен, что я чувствовал: скажи кто-нибудь слово против меня - я брошусь на всех, буду стремиться к убийству, к уничтожению этой своры бандитов. У меня в руках очутилась железная кочерга. Все пять воспитанников молча стояли у своих кроватей. Бурун что-то спешил поправить в костюме.
Я обернулся к ним и постучал кочергой по спинке кровати:
- Или всем немедленно отправляться в лес, на работу, или убираться из колонии к чертовой матери!
И вышел из спальни.
Пройдя к сараю, в котором хранились наши инструменты, я взял топор и хмуро посматривал, как воспитанники разбирали топоры и пилы. У меня мелькнула мысль, что лучше в этот день не рубить лес - не давать воспитанникам топоров в руки, но было уже поздно: они получили все, что им полагалось. Все равно. Я был готов на все, я решил, что даром свою жизнь не отдам. У меня в кармане был еще и револьвер.
Мы пошли в лес. Калина Иванович догнал меня и в страшном волнении зашептал:
- Что такое? Скажи на милость, чего это они такие добрые?
Я рассеянно глянул в голубые очи Пана и сказал:
- Скверно, брат, дело... Первый раз в жизни ударил человека.
- Ох, ты ж, лышенько! - ахнул Калина Иванович. - А если они жалиться будут?
- Ну, это еще не беда...
К моему удивлению, все прошло прекрасно. Я проработал с ребятами до обеда. Мы рубили в лесу кривые сосенки. Ребята в общем хмурились, но свежий морозный воздух, красивый лес, убранный огромными шапками снега, дружное участие пилы и топора сделали свое дело.
В перерыве мы смущенно закурили из моего запаса махорки, и, пуская дым к верхушке сосен, Задоров вдруг разразился смехом:
- А здорово! Ха-ха-ха-ха!..
Приятно было видеть его смеющуюся румяную рожу, и я не мог не ответить ему улыбкой:
- Что - здорово? Работа?
- Работа само собой. Нет, а вот как вы меня съездили!
Задоров был большой и сильный юноша, и смеяться ему, конечно, было уместно. Я и то удивлялся, как я решился тронуть такого богатыря.
Он залился смехом и, продолжая хохотать, взял топор и направился к дереву:
- История, ха-ха-ха!..
Обедали мы вместе, с аппетитом и шутками, но утреннего события не вспоминали. Я себя чувствовал все же неловко, но уже решил не сдавать тона и уверенно распорядился после обеда Волохов ухмыльнулся, но Задоров подошел ко мне с самой серьезной рожей:
- Мы не такие плохие, Антон Семенович! Будет все хорошо. Мы понимаем.